Театр не врет, когда говорит о вещах, отзывающихся в душе зрителя с пониманием и болью. А если не говорит и как бы замалчивает? Разве мало у нас недостатков и проблем, оснований для переживаний, возмущений и страданий? Где же пьесы – если не шекспировского звучания, то хотя бы те, в которых общественные изъяны находят зеркальное отражение? Где они, славные традиции грузинского театра, интересные актеры и остроумные режиссеры?
Эти вопросы возникли не случайно именно сегодня, 29 августа, в день рождения Мориса Метерлинка (1862-1949) – замечательного бельгийского писателя, драматурга, поэта и философа, писавшего на французском языке. Его пьесы общеизвестны – к примеру, "Сестра Беатриса", "Монна Ванна", "Синяя птица". Удостоен Нобелевской премии по литературе в 1911 году. Он из тех авторов, которые старались показать человеку и обществу, от каких недостатков им следует избавляться. Призывал, в частности, к творческой и социальной активности. Что и нам необходимо сегодня не в последнюю очередь.
…В прежние тоталитарные времена любое слово в искусстве, режущее идеологический слух, считалось сенсацией. Особенно произнесенное на театральной сцене. И особенно в контексте, характерном даже для не слишком громкого инакомыслия. То есть, вопреки требованиям официального курса. Популярность театра в этих случаях возрастала вмиг, билеты становились для многих совершенно недосягаемыми. Об актерах, даже не самых ярких, говорили с восторгом, режиссеров — боготворили. Министры и прочие работники культуры опасались за свое будущее. Тем не менее почти все были довольны: озорным лицедеям удавалось показать властям советских времен, наследникам былых царей-королей, хоть какой-то кукиш. Зато – не в кармане.
Затем настали времена, когда гримасы той, прежней, жизни можно было изобличить задним числом. Все тотчас осмелели и стали пинать недомогающего, но не готового умереть льва, который олицетворял одновременно систему и постепенную утрату здоровья и достижений. Вскоре это занятие стало всем надоедать, ибо новая реальность, несмотря на большие ожидания, оказалась еще более тягостной.
Театры, несмотря на первые разочарования новой эпохи, свежими постановками не слишком радовали. Между тем при новой реальности возникла и новая пища для размышлений. Скоро все поняли, что демократия, непростая сама по себе, тем более не в состоянии реализовать себя в условиях диктата доморощенных националистов. Как-то вдруг оказалось, что помимо беготни с флагами нужны специальные знания и особое умение. Возникли к тому же какие-то неизвестные до того понятия, накладывающие на растерянных граждан иную степень ответственности — такие, например, как "рыночная экономика".
И что мы тем самым хотим сказать? А то, что элиты стали преуспевать, а "низы" — выживать. И уже два десятка лет здесь мало что меняется. В этих условиях многие страны получили полный букет негативных ощущений при совершенно невразумительных результатах. Каких?
Перечислим хотя бы некоторые из них. Это темы как раз для тех самых книг и пьес, пока почти несуществующих, которые ждут своего часа:
— люмпенизация – повсеместная и стирающая остатки лучших, хранивших культурные традиции, слоев;
— обнищание и распад жизнеспособности носителей духовной энергии и высокой культуры;
— устремленность к руководящим структурам сельских жителей;
— худосочный бизнес в условиях общества, оторванного в течение десятков лет от такой деятельности, требующей предприимчивости, риска, решительности и готовности не только к успеху, но и к краху;
— конфликтные и трагические последствия работы деформированного политического сознания в первые и последующие годы независимости;
— невзгоды, порожденные в эпоху скороспелых реформ, трагические события в семьях, терявших кров, ставших жертвой преследований со стороны властей.
Пока достаточно. Разве это не актуальные темы для разговора? Свобода cлова — в наличии, а проблемы так и не становятся предметом анализа на театральной сцене и в кино. Драматурги не пишут пьес об этом. То ли не хватает им способностей на творческий анализ, то ли нет спроса на подобную тематику. Что касается спроса, то это исключено, поскольку спрос проверяется предложением, которого, к огромному сожалению, нет. Короче говоря, искусство и, в частности, театр изобличением порочности социальных процессов не заняты, и поэтому, как следствие, элемент живой публицистики отсутствует начисто.
Что происходит? Свобода слова у нас есть, а социально заостренных тем — нет! Как нет ориентации на современные проблемы. На причины создавшейся реальности.
Повторяю, что раньше одно слово, произнесенное со сцены, будоражило общество не на шутку. А сегодня, при таких возможностях, все набрали в рот воды, ограничиваясь пьесами, которые годятся разве что для скетчей и абсолютно лишены общей актуальности.
В недавней беседе с одним из моих давних тбилисских друзей мы пришли к выводу, что у нас нет культуры осмысления происходящего. Зато есть привычка скрывать собственные недостатки от самих себя. Умные люди не боятся признаться себе, что чего-то не знают или не умеют. И постепенно преодолевают заблуждения вместе с недостатками.
Помнится, как наш замечательный ученый — философ и очень скромный человек Нико Чавчавадзе говорил в начале 90-х годов на заседании госсовета, что стране, где наблюдается дефицит ресурсов — как материальных, так и интеллектуальных, — следует быть крайне осмотрительной и следовать здравому смыслу. Конечно, он был прав. Но где его возьмешь, такой здравый смысл?
Никто правду говорить или не хочет, или не может, испытывая творческие муки пополам с неудачами. Молчат писатели, неохотно откликаются художники, кинематографисты и прочие мастера искусств. Впечатление таково, что творчество находится в состоянии депрессии. Пока, увы, молчит и тот же театр, который превращается в арену для лишенных чувства времени персонажей. Не помогая сосредоточить внимание на том, что волнует всех, он как бы существует сам по себе и предпочитает вести разговор о мнимых порождениях рассудка, сопровождаемых иллюзией постановочной формы.
Или – неужели появилась подспудная общенациональная привычка скрывать свои немощи и недостатки. Нет социального заказа? Как же, если есть недомогающее общество. В этом случае и он, заказ, присутствует, в нем есть объективная потребность, но он или не замечен, или не подхвачен. Искусство ведь покажет, что слишком часто занимались не тем, чем следовало бы. И потому государство не проявляет заинтересованности? Ибо если копать по-настоящему, то получится, что народ оказался не в своих "ментальных санях", и ему искусственно навязали ту искаженную форму жизни, к которой он испытывает страх и дискомфорт. (Вспомним, что пьесы и фильмы в свободных обществах обычно появляются через талант и разбуженную совесть мастеров).
Видимо, все это происходит от растерянности в условиях дегуманизации мышления. Новые ориентиры не всегда убедительны, но конъюнктура спроса призывает стремиться именно к ним. Душа не хочет, а жизнь вынуждает. Потому все и находятся за пределами собственных привычных чаяний, никак не поспевая и постоянно недоумевая.
И все-таки театр — полон тайн, волнующих чувств и особых впечатлений. Еще не начался спектакль, до зрелища остается время, а он уже с тобой разговаривает. Театр — это мягкое роптание, гул, призывный партер, заботливо уставленные в ряд стулья, ковры и ложи с ощущением светлого интима, бронза и хрусталь, сцена, которая уже дышит — в ожидании чудаковатых лицедеев, лучших из людей, готовых поведать о жизни. И уж, конечно, театр — это вовсе не неизменный порхающий шарф, призванный эффектно и как-то по-французски свисать с шеи режиссеров, это не демонстрация "понтовых" дежавю, не аплодисменты для порядка.
Театр — это способ сделать так, чтобы зритель к месту смеялся и к месту плакал. Маски-символы о том и говорят. И чтобы он понял, что лучше до поры и до времени нуждаться самому, чем чернить страну, где он вырос и научился разговаривать. Общество не станет лучше — до поры, пока он, человек, не станет совершеннее сам. Для понимания всего этого и есть на свете театр. Для этого писали пьесы Шекспир, Бомарше, Грибоедов, Островский, Чехов, Цагарели, Метерлинк, Вампилов, Думбадзе и их верные последователи.
