Вы учились когда-нибудь музыке? Ходили на занятия в музыкальную школу?
Да? Тогда вы тем более меня поймете.
Директор тбилисской девятой музшколы Илья Харабадзе был добрым наставником и замечательным преподавателем. При этом, как оказалось, он был еще и большим оптимистом. Не лишенным юношеской наивности. К примеру, он почему-то верил, что из меня получится концертирующий пианист. Я, в отличие от него, в этом сильно сомневался.
Я не знаю, из чего исходил Илья Варламович. Подозреваю, что были две причины. Одна – "природный артистизм", который он замечал во мне. Вторая – желание директора прославить школу вундеркиндами, которые, в свою очередь, способны прославить страну. Но до того мне предстояло бы пройти через училище и консерваторию. Собирался я туда поступать или нет, он не спрашивал. Ему было достаточно и того, что у меня, бывало, получались не только незатейливые, но и сложные произведения.
Не столь обнадеживающе была настроена моя учительница Тамара Сергеевна. Все, чему радовался директор, становилось следствием изнурительных домашних занятий. То есть я занимался у себя дома, а затем шел, понурив голову, к учительнице, которая жила на той же улице в ста метрах. Было очевидно, что занятия со мной осложняли ее жизнь.
Это продолжалось несколько лет – с начальных классов, когда ученики разучивают простенькие менуэты, пьесы и вариации, и далее, когда задаются уже вещи посерьезнее. Таким образом, Бах, Гендель, Моцарт, Брамс и Чайковский становятся спутниками каждого ученика. А все вместе эти ученики делятся на тех, кто мечтает об исполнительской славе, и тех, кто мечтает о том, чтобы время обучения прошло как можно быстрее. Потому что не каждый из них морально готов к тому, чтобы тягаться с творениями таких композиторов.
Короче, психологическое испытание – не из простых. Особенно если в этом возрасте не ощущается потребность в исполнении музыки и, соответственно, в самих в занятиях. Ты, конечно, понимаешь, что учиться важно, что музыка звучит красиво, если твои пальцы находят нужные клавиши. Но… заставить себя заниматься все равно было трудно. Это была проблема неподготовленного сознания. Правда, получать подзатыльники от родителей тоже никому не хотелось. Как и подводить учительницу. И я, пусть и нехотя, с грехом пополам перешагивал через множество эмоциональных стрессов, стараясь понравиться Тамаре Сергеевне.
Боже, сколько она тратила нервов! Сколько высказывала замечаний! Я шел к ней с надеждой, что дома никого не окажется, потому что обычно ее супруг волновался, опасаясь за здоровье Тамары Сергеевны. Особенно в те часы, когда приходили такие, не всегда подготовленные ученики, как я. Супруг, Давид Патрикян, был располневшим и грузным дедом, который сидел на яблочной диете. Нервы ему следовало беречь. Но я сбивался чаще, чем следовало, особенно когда внук Тамары Сергеевны, Додик, спрятавшись за шторами, корчил мне гримасы и так развлекался всякий раз, когда приходили ученики. Учительница об этом не знала. (Додик впоследствии выбрал военную стезю и дослужился до звания полковника, командовал частью где-то в Белоруссии).
Итак, худо-бедно, а программа в конце концов складывалась и выстраивалась. Из года в год занимаясь с явной ленцой, я старался форсированно пришпорить свои нехитрые возможности и способности. Начиналось это примерно за месяц до начала открытых или закрытых концертов, экзаменов и прочих испытаний, нависавших надо мной неотвратимой угрозой.
И вот тут мне повезло. До того я как-то не обращал внимания на исполнительский стиль пианистов, с равнодушием взирая на этих кудесников клавиатуры, но вдруг понял, что нашелся дополнительный шанс обрадовать и ободрить учительницу и директора. Это случилось, когда по телевидению из Москвы стали транслировать концерты с первого Международного конкурса пианистов и скрипачей имени Чайковского. Я решил запоминать манеру их игры. Разумеется, речь идет только о визуальной стороне действия. Я понял, что подражание им поможет мне сыграть на школьной сцене роль артистичного пианиста и произвести то впечатление, которого добивалась моя учительница. Хотел обрадовать и маму. Хотел успокоить отца, который видел мое волнение и пытался понять – оно от неготовности к урокам или от обостренного чувства ответственности.
И вот я видел, как вращался торс американца Вана Клиберна. Как он головой описывал круги, устремляясь в мир прекрасного с полузакрытыми глазами. Сам он додумался или подсказала его учительница Розина Левина, дочь эмигрантов из России, я не знал. Но получалось эффектно. Видел, как вздрагивали плечи Лю Шикуня, как порхали его пальцы, точно попадающие в нужные места. То же самое делал и Лев Власенко, третий призер конкурса. Наблюдал эту волнующую картину и позже, слушая то Артура Рубинштейна, то Эмиля Гилельса, то кого-то еще. Одни вели себя эмоционально сдержаннее, отличаясь от слишком переживающих пианистов более спокойным характером и темпераментом, а другие давали больше воли чувствам. И эти, последние, мне нравились больше, поскольку у них было чему поучиться – разнообразию жестов и приемов, помогающих создать нужное мне впечатление.
Мне казалось, что так было бы легче скрыть последствия собственной лени и порадовать педагогический коллектив во главе с директором. Надо было, конечно, прежде всего обратить внимание на главное – удивительную слитность пианистов с инструментом и их виртуозность при извлечении звука. Но скажу еще раз: я выбрал то, что было легче исполнить – при более или менее годной технической подготовке. И вышло так, что обмануть себя нетрудно. При том, что тезис Ильи Варламовича о концертирующих пианистах лично мне был не слишком близок и мало понятен. Тамара Сергеевна с этим уже примирилась, но вскоре случилось так, что моя хитрость с эмоциями воплотилась неожиданно в первый настоящий сценический успех школьного масштаба.
Аплодисменты превысили все ожидания. Я понял, что "переборщил". Прямо на том самом концерте, когда переходил в последний седьмой класс. То же самое случилось через год. Даже поступил в музучилище, из которого вскоре ушел, огорчив учительницу, мать и, возможно, кто знает, даже судьбу.
Сегодня об этом приходится только сожалеть. Конечно, настоящий пианист вряд ли получился бы из меня, но, как показывает жизнь, верить в себя необходимо.
Со временем стало понятно, что мало-мальски способным детям следует прививать любовь к классической музыке и убеждать их в ее значении, как и в том, чтобы они занимались не щадя сил. Не говоря о талантливых подростках, каких и у нас в школе хватало. Впрочем, она, музыка, полезна для каждого – дело известное.
В музыкальных кругах, высоко ценя классическое образование, любят повторять, что это основа основ. Совершенно верно. А как играют джазовую музыку выпускники консерватории? Пианист Кит Джарретт считается сегодня лучшим клавесинистом мира. Он приезжает в Европу из США и блестяще играет Моцарта вместе с лучшими камерными оркестрами мира. Но он прежде всего – джазовый музыкант. Как и Чик Кориа, другой всемирно известный джазмен. Еще один пианист, покоривший джазовый мир, а это сын вокзального носильщика Оскар Питерсон, и вовсе окончил две консерватории – в родном Монреале и Оттаве. Подобных примеров сколько угодно и в других странах. И чем дольше учишься премудростям классики, тем лучше для тебя.
Если задуматься, то все тогда очень старались для детей. Для их духовности и погружения в мир прекрасного. Нас даже снабжали абонементами, чтобы можно было посещать дневные спектакли в оперном театре.
Прошло время. Но по сей день помню своего друга скрипача Юру Какушадзе, с которым мы после занятий пили холодную газированную воду с сиропом, пианисток Люду Мирзоян и Нелли Чиджавадзе, альтиста Стасика Хржановского, учительницу сольфеджио Русудан Тохадзе и, конечно, Тамару Сергеевну, которая внушала мысли о величии Баха. И старалась для меня вместе с оптимистично настроенным директором Ильей Варламовичем. Вспоминаю их с чувством огромной признательности и, увы, невольным ощущением вины.
Музыка же осталась в сознании как предмет восхищения, как таинственный фейерверк и свидетельство человеческого гения.
Учитесь, дети, она вам точно поможет стать лучше.
