Бесик Пипия
Мари Броссе родился в Париже в 1802 году. Религиозно настроенная мать готовила своего сына к церковной карьере, но он уже с юношеских лет начал увлекаться ориенталистикой. Самостоятельно изучив грузинский язык, он после окончания духовной семинарии начал изучать историю Грузии по находящимся в Париже грузинским источникам, разбросанным по личным и государственным библиотекам, архивам и музеям. Но этого было недостаточно для широкого научного исследования истории Грузии. Он понял, что с Грузией можно сблизиться через Россию, и начал изучать русский язык, чтобы в дальнейшем ознакомиться с музеями и библиотеками Петербурга и Москвы, где хранилась богатая литература о Грузии. Мари Броссе завязал переписку с крупным грузинологом – грузином, проживающим в Петербурге Теймуразом Багратиони, который с большим энтузиазмом пересылал ему исторические и литературные документы и разъяснял все непонятное.
Уже в начале грузинологических исканий Мари Броссе начал думать о путешествии в Грузию. Его мечта сбылась лишь в 1847 году. Перед поездкой французский ученый напечатал статью "О необходимости и способах изучить памятники старины Грузии", в которой сообщалось грузинскому обществу о целях его приезда. В статье автор просил всех присылать ему материалы, освещающие вопросы истории и филологии Грузии. В Грузии Мари Броссе сблизился с общественными деятелями, писателями, учеными, которые с большим рвением помогали ему в его исследованиях.
Пребывание в Грузии было ограничено сроком в одиннадцать месяцев, что, по его мнению, не было достаточным для ознакомления со всей страной. Мари Броссе с одинаковым интересом изучал грузинскую историю, литературу, нумизматику, метрологию, сфрагистику, хронологию и т.д. По образованию он был филологом, по работе – историком, по существу – универсалом-грузиноведом.
Мари Броссе отправился из Санкт-Петербурга в Грузию 1 августа 1847 года. Проведя в пути немногим менее трех недель, 19 августа 1847 года прибыл в Тифлис. В числе основных целей его путешествия был сбор этнографических и филологических сведений относительно народов Кавказа.
Один из своих первых выездов Мари Броссе совершил в сторону Тетри Цкаро. Это произошло 26 августа. В окрестностях поселения он переписал все надписи на камнях, которые ему повстречались. Отныне и на протяжении всего путешествия по Грузии это будет одной из основных забот путешественника. Не одну надпись убережет для потомков Мари Броссе.
Ездил в Коджори, во Мцхету. Посещение древней столицы Грузии Мари Броссе описывает живыми красками: "Во Мцхету я отправился как для посещения древностей, так и для того, чтобы в небольшой прогулке верхом подготовиться к грозившим в будущем большим конным экскурсиям. Погода стояла прекрасная и теплая, но когда мы пересекли долину Дигоми, внезапно налетел неистовый ветер, вырвавшийся из горного ущелья слева от дороги, что весьма осложнило первое упражнение в верховой езде. Мою шляпу отнесло за две версты, к Куре, и ее с большим трудом настиг сопровождавший меня есаул. По прибытии во Мцхету я так устал, что раскачивался подобно пьяному человеку…"
Однажды пришлось вброд пересекать реку Арагви: "Река была глубока, а течение быстрое и такое шумное, что голова у меня чуть не закружилась. Я испытал ту странную иллюзию, которая знакома людям, привычным к подобным опасным переходам: кажется, что лошадь не продвигается вперед и что ее сносит течением".
Путешественник побывал в Алаверди, Телави. В Ахашени провел ночь в марани, где хранятся большие винные кувшины, погребенные в землю. Здесь Броссе впервые отведал свежевыпеченный, только что из тонэ дымящийся продолговатый хлеб.
В Квемо-Ачале был принят князем Фаддей Гурамишвили. Его жилище находилось в стене бывшей крепости, куда царь Георгий XII, тогда еще царевич, прибыл искать убежища после разрушения Тифлиса. С террасы, расположенной на берегу Куры, открывался живописный вид. Князь показал гостю изобретенную им водяную мельницу, а также огромный кувшин для вина.
Не только в захватывающих, пусть и утомительных, поездках и открытиях, но порою и в менее приятных, но неизбежных житейских эпизодах знакомился Мари Броссе с Грузией. Один из таких случаев, по прошествии времени казавшийся даже забавным, под пером ученого путешественника превращается в поучительную восточную притчу:
"Я решился нанять в Тифлисе лошадь, уплатив наперед, что никогда не делается в Тифлисе, четыре рубля серебром. Маклер сумел доказать мне добротность лошади, заставив ее сделать в моем дворе два круга мелким галопом. Когда мы прибыли в Мцхету, после трех с половиной часов ходьбы и восемнадцати пройденных верст, животное отказалось есть и начало конвульсивно подрагивать… Наутро лошадь лежала на боку, неспособная встать, отказывалась от любой пищи. Передние ноги у нее подкашивались и не могли поддерживать ее. Я вынужден был подыскать другую лошадь, а эту доверить местному нацвалу. Мне выдали свидетельство, подписанное тремя уважаемыми людьми, удостоверяющее, что я не утомил животное и что, вне всякого сомнения, болезнь лошади предшествовала нашему путешествию. К тому же все заверили меня, что, согласно грузинскому закону, "за животное, умирающее во время найма, хозяину ничего не причитается, не считая стоимости найма и шкуры животного"… Меня косвенным образом попросили соизволить возместить убытки в размере пятнадцати рублей серебром… Из духа миролюбия я согласился уплатить…"
По дороге в Сурами Мари Броссе обнаружил исчезновение кожаной сумки. В ней лежали официальные бумаги и мюнхенская подзорная труба. Оказалось, что сумка выскользнула в щель на дне кареты. Один из ямщиков вызвался отправиться на ее поиски, но вскоре вернулся ни с чем. Гражданские и военные власти были поставлены в известность о пропаже у путешественника официальных бумаг. Начались энергичные поиски, увенчавшиеся успехом: владельцу вернули сумку, хотя подзорной трубы в ней недоставало.
Путешественник обнаруживает для себя и любовно фиксирует черты кавказского гостеприимства: "В наших странах не представляют себе, как понимают азиаты гостеприимство, являющееся добродетелью сверх должного там, где постоялый двор заменяется дружеским приглашением. Не только каждый день мой завтрак был приготовлен стараниями есаула, без того, чтобы лицо, принимавшее меня, жаловалось или имело повод жаловаться; не только каждый вечер целое семейство уступало мне пользование своим скромным жилищем, но часто случалось, что меня останавливали на дороге жители, просили принять приглашение на завтрак, поесть фруктов, выпить стакан вина там, где земля все это производит".
В маленькой церкви Троицы в Шхети священник показался Мари Броссе таким бедным, что он решился предложить ему небольшое подаяние. "Каково же было мое удивление, – рассказывает путешественник, – когда от его имени мне принесли два кувшина превосходного вина и корзины с продуктами! Какое трогательное гостеприимство! Да воздаст ему бог сторицею!"
В канун пасхального празднества прибыл Мари Броссе в Зугдиди, где располагалась резиденция князей Мингрелии. Его встретили князь Давид Дадиани и княгиня Екатерине Чавчавадзе, дочь Александра Чавчавадзе. В ночь на страстную субботу Броссе присутствовал на литургии. Путешественник сообщает, что в церкви в том числе находились абхазцы, "которых легко распознать по их бритым головам и белому башлыку", мингрельцы и имеретинцы, "преимущественно одетые в русскую военную форму с красным воротником". Богослужение продолжалось до пяти утра. И за все это время ни князья, ни дамы ни на секунду не передохнули, не присели, замечает Мари Броссе.
В два часа пополудни князь устроил пир для знатных гостей в зале своего дворца, а для народа – в своих садах. "Свыше моих сил сказать, – вспоминает Мари Броссе, – какое количество быков и коров закололи, сколько зарезали кур и цыплят, поданных под всевозможными соусами, сколько винных кувшинов разлили многочисленным сотрапезникам, которые хорошо подготовились к пасхальному празднеству суровым постом, длившимся семь недель. Но зато какая радость, какие возгласы, какие песни, притоптывания, какие танцы! Пасхальный обед длился пять часов. Начали с маленьких рюмок, затем последовали обычнее стаканы, после – чашки, чудовищные турьи роги и, наконец, вазы, подобные кубку Геркулеса, осушенному Александром. Вежливость тостов, варьирующихся на тысячу ладов, требует взаимности, от которой трудно отказаться, чаша зовет чашу, за рог расплачиваются рогом. У древних русских существовал кубок, называвшийся братина, название это столь сладостно и хорошо подобрано! У мингрельцев имеется другой, не менее грациозный застольный сосуд; два, три, четыре друга встают, переплетают руки и вместе, одновременно выпивают одинаковое количество вина. Разгоряченные этим совместным возлиянием, они целуются и идут предложить другим тот же церемониал братства…"
Мари Броссе сообщает, что празднество длилось три дня. "Какое многоголосье, какие неутомимые глотки, – восторгается парижанин, – какие странные и гармоничные звуки одновременно выходили из этих охваченных вином грудей и господствовали над шумом банкета!.. Ни в зале, ни в садах я не заметил человека, который утопил бы в вине свой разум. А ведь бог знает, каким нектаром является "Оджалеши", в особенности, когда это вино молодое и смешано с другими сортами! Князь был настолько добр, что велел принести для нас вино восемнадцатилетней выдержки. Еще терпкое, но щедрое, я могу сравнить его лишь с наиболее знаменитыми сортами бордоских вин".
От Давида Дадиани Мари Броссе получил разъяснения и распоряжения, необходимые для того, чтобы посетить наиболее интересные места в его владениях. Князь соблаговолил выделить для гостя одного знатного молодого человека, который должен был служить ему проводником, доставать провиант, найти квартиру и лошадей. На время экскурсии князь предоставил Мари Броссе крепкого и великолепного "бачу", верного и выносливого на подъемах и гористых дорогах иноходца. Кроме того, князь пожелал, чтобы гость путешествовал целиком за его счет.
После Мингрелии Мари Броссе посетил Самурзакано, Абхазию. "Никто из жителей, – вспоминает Мари Броссе, – не соглашался уступить нам продукты, даже ценою серебра. Сеньор отсутствовал, и его жена отказывалась принять нас. Что делать? Благодаря переговорам я добился от этой дамы немного снисхождения. Так что мне выделили плетеную хижину, где на обширной скамье вместо ковра расстелили огромную медвежью шкуру, серую и мягкую. Наша еда состояла из остатков холодного гоми, красной фасоли, сваренной в воде, остатков сыра, одного яйца вкрутую и нескольких кусочков черного хлеба… Сверх всего, кувшин абхазского вина сомнительного цвета, откровенно кисловатого вкуса и весьма крепкого".
В городе Гори ассамблея дворян устроила в честь Мари Броссе торжественный банкет. "Этот день, – заметит картвелолог из Франции, – не сотрется в моей памяти". На обеде присутствовало шестьдесят шесть дворян, азнауров и русских чиновников. От имени собравшихся здравицу в честь Мари Броссе стоя произнес князь Георгий Эристави:
"Господин Броссет! С того дня, когда иверы услышали о высоких трудах ваших, посвященных изучению языка нашего, археологии и истории нашей страны, высочайшим желанием нашим стало увидеть вас на земле нашей родины и выразить вам благодарность нашу! Исполнилось наше сердечное пожелание! Мы видим вас среди нас! Господин Броссет! Сия полная чаша есть залог нашего глубочайшего уважения к вам. Пусть донесет она до вас единый голос наших соотечественников! Память о тебе перейдет к детям и внукам нашим, и они с уважением произнесут имя твое! Господа! Выпьем за здравие господина Броссета, который любит язык Руставели, Петрици и Хонели и который знакомит с этим языком просвещенные народы, края и страны".
Так же стоя переждав, пока стихли возгласы и опорожнились бокалы, Мари Броссе наклоном головы поблагодарил князя и всех сотрапезников и в наступившей сосредоточенной тишине заговорил по-грузински:
"Господа дворяне, азнауры и все благородное горийское общество! От души благодарю вас за благосклонность и уважение, проявленные ко мне. Но я не настолько горд, чтобы отнести к себе столь почетный с вашей стороны прием. Думается мне, что к такой мысли привели стремление к науке и любовь к отечеству, поскольку бог пожелал избрать меня, недостойного, для пробуждения литературы грузинской, о чем пекусь в меру моих возможностей… Не забывайте, дворяне и азнауры, что ныне, подобно царю и царице, правят в мире науки и искусства. Постарайтесь и вы просветить юношество различными знаниями и ремеслами. Помогите сами себе, а бог не обделит вас своим милосердием. Соединяюсь с вами и я – сердцем и трудами".
Весть о смерти Мари Броссе с большой скорбью была воспринята в Грузии. В Тбилиси, Кутаиси, Гори, Ахалцихе и других местах Грузии справляли гражданские панихиды.
2 сентября 1880 года газета "Дроэба" поместила некролог, подписанный Ионой Меунаргия: "…Благодаря этому человеку имя наше и память о нас навечно утвердились в Европе… Прежде, в отдаленные времена нашего исторического существования просвещенная Европа в большей или меньшей степени была знакома с нами. Она знала, что на Кавказе живет храбрый народ, иверы, который стойко сдерживает народы Азии и борется с ними, в особенности – с персами и турками.
Однако после того как судьба оказалась связанной с Россией, упоминания о нашей стране полностью исчезли в Европе. Броссе первым возвестил миру о нашем прошлом историческом существовании, о нашей судьбе и нынешнем положении. Вот чем заслужил новопреставленный Броссе от каждого грузина вечную благодарность и уважительную память. …На протяжении более чем полустолетия неутомимый труженик, подобно мифическому Бриару, пятьюдесятью головами и сотней рук трудился для исследования истории Грузии и для изучения ее литературы".
На панихиде, устроенной под сводами Сионского собора, архимандрит Григол Дадиани произнес речь. В ней он сравнил жизнь ученого с жизнью "тех миссионеров, которые покидают родную землю и направляются на край света, чтобы возвестить учение божие. Так и он, апостол исторической истины, покинул Францию, свою родину, но не для распространения истины, оставленной всевышним, а для того, чтобы искать истину, скрытую историей и временем. В этой отдаленной стране сердце его познало двойное удовлетворение: во-первых, – из-за того, что он познакомил Европу с неведомым для нее народом и, во-вторых, – потому, что знание прошлого этого народа пополняло всеобщую историю древности".
А вот что написал о Мари Броссе академик Нико Марр: "Он положил в Европе серьезное начало учебным пособиям для изучения грузинского языка: грамматикам, хрестоматиям, словарям. Он сделал доступным европейцам в переводах и пересказах большинство памятников грузинской светской литературы как древней, так средневековой… Броссе не только наметил впервые, но в значительной степени разработал почти весь цикл дисциплин грузинской исторической науки".
В 1902 году в связи со столетием со дня рождения Мари Броссе Илья Чавчавадзе обратился к Тбилисскому городскому самоуправлению с просьбой присвоить одной из улиц города имя Броссе. И действительно, бывшая Водовозная улица стала носить имя Броссе.
