Сегодня, пересматривая этот фильм Аллы Суриковой, вспоминаю, как лет двадцать назад мечтал познакомиться с исполнительницей главной роли. И вот София Михайловна – именно так, на русский манер я обращался тогда с актрисе – приехала в Москву. Встречу назначила в гостинице. Правда, беседовать нам пришлось в холле, перед открывающимися-закрывающимися дверями лифта. Оказалось, что время нашего интервью совпадало с началом трансляции футбольного матча.
Софико в Москве была со своим мужем Котэ Махарадзе ("Здравствуйте, я любовник Софико, — протянул мне руку Котэ при знакомстве, — По крайней мере, именно так вчера написала одна московская газета"), а он никак не мог пропустить футбол.
Стоит ли говорить, что номер остался в распоряжении Махарадзе, а мы с калбатоно Софико – потом я узнал, что именно так нужно обращаться к женщине в Грузии, никакого отчества – расположились в креслах перед лифтом. Не забуду лица выходящих на своем этаже постояльцев отеля, когда они видели перед собой знаменитую актрису, по-королевски с веером восседающую в кресле и невозмутимо отвечающую на вопросы молодого журналиста.
Говорили о любви. Помню, спросил о первой влюбленности. Она улыбнулась: "Это случилось в шесть лет. Я влюбилась в талантливейшего художника Солико Вирсаладзе, который много лет работал в Большом театре. Настало счастливое лето, когда мама (великая актриса Верико Анджапаридзе — прим. И. О.) взяла меня в Гагры. Мы были вместе с мамой… Я заполучила ее. Все свое детство скучала по ней, ее все время не было дома, она всегда спешила — то на репетицию, то на съемку. И фраза "Мама, ты скоро придешь?" преследует меня до сегодняшнего дня. Болезненное чувство скуки. Хотя мама, как цыганка, таскала меня с собой на гастроли, я и сама так потом делала со своими сыновьями. Но что такое гастроли? Те же репетиции, спектакли. А тут мама взяла меня на 10 дней в Гагры. Только мы приехали, как на следующий день пришла телеграмма: умер мамин старший брат. Надо возвращаться на похороны. И тогда Вирсаладзе, а они очень дружили с мамой и отцом, предложил оставить меня с ним.
Мама согласилась и уехала. А Солико в это время ухаживал за очень красивой девушкой, носил ей цветы. И я вдруг стала устраивать ему сцены ревности: "Если вы еще раз пошлете ей цветы и не будете уделять внимания мне, я уеду". Как он отреагировал на мою угрозу? Он был до мозга костей аристократ. Со мной, шестилетней пигалицей, говорил на "вы". Сулико извинился передо мной, и потом каждое утро я просыпалась и видела около подушки букет цветов. С моей стороны это было очень серьезное чувство. Я превращалась в какого-то зверенка. Я хорошо плавала (мама в 5 лет бросила меня с лодки, и я выплыла). До сегодняшнего дня могу доплыть до Турции. А Солико плавать не умел. И я, когда злилась, вбегала в море и заплывала далеко-далеко. А он кричал с берега: "Я вас умоляю, вернитесь!" Это так запало мне в память. Не помню, что было вчера, а то, как он стоит на берегу и умоляет: "Вернитесь, я хочу вас нарисовать", не забуду никогда. У меня хранится его рисунок — я стою в красненьких трусиках в белую крапинку… Вот такой была моя первая любовь, которую я познала в 6 лет.
А вообще любовь, как и человек, с возрастом меняется. Человек худеет-полнеет, так и форма и качество любви меняются. Мама умерла в 87-м году, а я до сегодняшнего дня не трогала ящик трельяжа, где хранятся ее духи, пудра. Не могу. Время от времени открываю, вдыхаю ее запах и снова закрываю. Это самое страшное — чувство тоски. Я скучаю по маме, по ее запаху. Когда открываю трельяж, мама возвращается ко мне".
О многом тогда говорили, но самое главное случилось под занавес встречи – Софико пригласила меня в гости, в Тбилиси. И спустя пару лет я уже сам сидел в гостиничном номере, под окнами которого шумела Кура, и записывал объяснения Чиаурели, как добраться до ее дома на Пикрис-гора.
Наивный! Стоило мне сказать таксисту, какой мне нужен дом, он кивнул и сказал, что дорогу знает и так.
Через несколько минут я стоял перед трехэтажным особняком, во внутреннем дворике которого, увитом виноградом, грозно лаял пес. Я позвонил в дверь и тут же отступил в сторону, кто знает, какой волкодав там обитает. Ворота распахнулись – на пороге стояла Софико и держала в руках рыжего пикинеса: "Проходите, Игорь, будете дорогим гостем".
Уже был накрыт стол, стояло киндзмараули – любимое вино Михаила Чиаурели, легендарного режиссера, отца хозяйки. Но мне хотелось первым делом увидеть дом.
— Это ведь тот самый дом, который ваш папа построил на месте, где впервые поцеловал вашу маму?— спросил я.
— Все верно, — засмеялась Софико. – Дом, где разбиваются сердца.
Какая это была экскурсия, какие истории звучали в тот день! Беседы с актрисой я описал в книге "Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико".
Часто вспоминаю мудрые слова Чиаурели о том, что такое счастье: "Это очень кратковременное ощущение. Жмут туфли, пришла домой, сняла их — Боже, как хорошо! Но бывает другое счастье, когда кто-то из твоих близких оказывается в опасности и ты можешь его спасти. Разные баллы счастья. Я вот затеяла дома ремонт, сижу вся в заботах, и вдруг входит сын, весь в крови. "Мама, меня ударил грузовик", — сказал и упал. Когда поправился, я подумала: "О чем я до этого беспокоилась, на что тратила нервы с рабочими?!" Мол, не тот колор стен выбрали. Какая глупость! И когда сын вышел из больницы, я поняла, какая счастливая!
Знаете, у нас в Грузии первый тост всегда был "За мир!". Раньше это казалось таким банальным. А сейчас, после гражданской войны, когда сосед шел на соседа, значение тоста понимаешь по-другому. Тост, над которым мы все издевались, вдруг стал таким злободневным. Мир! Оказывается, самое главное, чтобы был в доме мир. Не в квартире, а в городе, стране. Чтоб был мир, чтоб не бояться выходить на улицу, чтобы люди здоровались друг с другом".
Софико Чиаурели не стало в феврале 2008 года. А визиты на Пикрис-гора продолжаются и сегодня. С позволения старшего сына актрисы я показываю дом актрисы путешественникам, открывающим для себя Грузию.
Здесь все осталось так, как было при жизни Софико. Каждый раз ловлю себя на мысли, что она где-то рядом, может, просто ушла на репетицию, ну, или на рынок.
Моя Софико – это навсегда.
